отправился в гости к «Штехелю». Нашел его, как и не раз прежде, за вкушением обеда в столовой. Ну да — время-то обеденное!

Он чинно поздоровался, взял себе несколько блюд — если уж выпало горячим да жидким напитаться, что, прямо скажем — не каждый день случается, то и нечего тут ерепениться!

После обеда, поглощая чаек с булочкой, Иван сказал:

— Севостьян Игнатьевич! Дело есть, довольно серьезное. Потому не здесь, ага!

Тот только кивнул в ответ.

Они прошли вместе в пакгауз, и зашли в коморку Штехеля.

— Что у тебя опять? А то… у тебя не может же быть что-то простое?! Все у тебя как-то… с подвырветом!

Иван даже чуть обиделся — чего это? Хотя… на этот раз и действительно…

— Игнатьич! Тут дело такое… наследство мне досталось. Только — непростое, а… довольно горячее. Ага! Надо бы его как-то… скинуть. И даже — не здесь, не в Никольске, желательно! Половина — вам!

Савоська насупился, некоторое время смотрел на него не отрываясь:

— Я уж думал ты за голову взялся, а ты — опять за старое, что ли? Дурья твоя башка! Чего тебе не сидится на жопе ровно, а?

— Тут, Севстьян Игнатьич, как сказать… не от меня одного это зависело, вот… Пришлось как-то так…

— Ладно… чего там у тебя?

— Рыжье у меня. И немало!

Вот сейчас Штехеля проняло. Он удивленно смотрел на Ивана:

— Песок что ли? Где ж ты его взял-то?

— Да нет… не песок. Я, Севостьян Игнатьич, дверь-то закрою, а?

Штехель удивленно смотрел, как Иван прошел к двери, приоткрыл ее, посмотрел в склад, а потом закрыл и запер изнутри.

Когда он, достав из сумки сначала один сверток, развернул его, Штехель уставился на кучку золота, почесал нос. Потом Иван достал и развернул второй сверток. В ответ на это Савоська достал из стола початую бутылку коньяка и набулькал себе с половину стакана.

— Игнатьич! Ты бы мне тоже… налил, а?

Они выпили, посидели, покурили. Все это время Штехель молчал. Потом проскрипел:

— Так… откуда все это? Пока не ответишь, я тебе ничего не скажу. Рыжья… и правда немало. Так только… ты чего это, чей-то общак подломил, что ли? Я за такие горячие дела не берусь! С меня люди потом спросят! А мне жить еще охота!

— Нет, Севостьян Игнатьич, ты не так понял. Рыжье это чистое. Ну как чистое… понятно, что с людей оно снято. Но это не людское. Это — ничье теперь!

— Давай, рассказывай!

— Помнишь, ты мне говорил, что Хлоп и Цыган меня ищут. Вот — нашли! Теперь это, выходит, мое наследство. От них осталось.

— Ты что же… замочил их что ли?

— Так, а что мне оставалось делать? Там либо они меня, либо я их! Мне, получается, повезло больше. А им… не повезло!

— От вы ж… мокрушники сраные! Все у вас не так как у людей! Все у вас через жопу! — Савоська разорялся минут пять. Потом успокоился, снова закурил.

— Знает кто, что ты их… уделал?

— Нет… там чисто все получилось, — слукавил Иван, — не найдут их.

Штехель долго смотрел на него с непонятным выражением лица.

— Я вот не пойму вас… что ж вы за люди-то выросли? Те… ушлепки беспредельные… Их уже и на правИло собирались кликнуть, очень уж они… людям жить мешали… безголовостью своей, да наглостью. Так выходит — и ты не лучше! Двоих закопал, и сидит тут… спокойный такой!

— Ты, Игнатьич, меня с ними не ровняй! — вызверился Иван, — они и правда — берегов не видели, для них кровь, что водица была. Мамку родную за пятак зарежут! А я… почистил тут, пока вы собирались их править! За людей выходит работу сделал! Какие ко мне вопросы?

— А ты что ж — законник что ли? По уму если, тебе нужно было людям сказать, предъявить Хлопу и этому… копченому. На толковище бы разобрались!

— Ага… стали бы они того толковища ждать! Нет меня — значит и предъявить некому! Есть человек — есть проблема, нет человека — нет проблемы, не так что ли? Да и кто со мной на толковище бы базарил? Я же отошел… Один на льдине, ломом подпоясанный! Ты что ли, за меня бы впрягся? Нет? Вот то-то же! Да ладно… чего уж теперь! Что с рыжьем делать будем? Заметь — я со своей доли согласен в общак лавэ отстегнуть! Все как положено!

— Положенец… нашелся тут! Молчал бы в тряпочку, мокродел сраный! Вот же где… берсерки безголовые!

Иван развеселился:

— Тогда уж пусть я буду — ульфхеднар! Это мне больше нравится!

Штехель с интересом посмотрел на него:

— А это кто такие… те, что ты сказал?

— Да все та же скандинавская мифология — викинги там, берсерки, ульфхеднары. Берсерки — это в переводе… что-то вроде — медвежье сердце… воины, которые в бою теряют разум и бьются невзирая на раны и боль. Подчас и не разбирая, кто перед ними — свои или чужие. А ульфхеднары… это тоже воины, только… волчья голова. Те тоже суровые воины, только с головой все-таки дружат.

— Ишь ты… ученые все пошли! Вот я и говорю — не разбирают, где свои, а где чужие.

Они выпили еще. Потом Савоська вышел в склад и поорал того пацана, а когда пацан прибежал, отправил его за закуской, в столовую. Иван понял, что — сошло ему с рук. Скорее всего, Штехель все-таки даст знать кому надо, что Хлоп с Цыганом… все! Но дальше последствий — не будет. Вот и ладушки!

Они, уже под спокойный разговор, допили эту бутылку коньяка.

— Я так думаю, что… тысяч на десять того рыжья будет. Есть там цацки, которые… не просто так. И прав ты — здесь их скидывать… не нужно. Отправлю через людей куда подальше. А там — кто их узнает? Но бабки эти мы получим не скоро. Нет… не так. За часть цацек, что попроще — деньги будут через пару недель. А вот другие… там — разное может быть. Если кому понравится… так деньги сразу отдадут. А нет… так только месяца через два результат будет. Понял ли?

— Понял. Только, Игнатьич, у меня такая просьба — с тех денег, что быстрее будут, мою долю в общак отслюнить надо. И еще… там на киче сейчас два пацана чалятся. Это из нашей… банды шпанята. Погоняла — Жук и Лаврен. Второй на больничке сейчас. Говорят, помяли его сильно, на задержании. Вот этим парням — отдельно бы грев